Сегодня в прокат выходит дебютный проект Бориса Акопова «Бык» – фильм-победитель «Кинотавра»-2019. Премьеру посетил на этой неделе министр культуры Владимир Мединский. Созданная при поддержке госудаства кинокартина также получила Гран-При на 54-м Международном Кинофестивале в Карловых Варах. Помимо этого, «Бык» стал участником 27-го кинофестиваля «Окно в Европу», который недавно проходил в Выборге – именно там журналисту «Культуромании» и удалось поговорить с режиссером-дебютантом Борисом Акоповым.
«Бык» – это своего рода реквием по кровавому безумию девяностых. В центре криминальных разборок оказывается совсем молодой парень – Антон Быков, собравший на районе небольшую банду из таких же парней, как и он сам, и пытающийся защитить себя и свою семью.
– Борис, вы профессиональный танцовщик, танцевали в Большом театре, в труппе «Кремлевского балета» и так далее. Как Вас занесло в режиссуру?
– Все банально: с детства любил кино. Хотя, наверное, кто же его не любит…
– Любят-то его многие, но далеко не все им занимаются…
– Это да! Что же касается балета… Мне кажется, ни один нормальный пацан в возрасте восьми лет не скажет «мама-папа, я хочу в хореографическое училище».
– То есть балет был не вашим решением?
– Конечно! Дети же ничего не решают: за них все решают родители. Тем более, когда речь идет о спорте или балете: даже если это выбор ребенка, то выбор чаще всего подневольный. Так что мама мне сказала «пойдешь» – и я пошел.
– Но даже самый послушный восьмилетний ребенок в возрасте двенадцати лет уже не такой сговорчивый. Поэтому балетки рвутся, скрипки ломаются, а ненавистные коньки случайно оказываются в ближайшем мусорном баке… У вас так же было?
– Не совсем (смеется). Понимаете, дети сами часто не знают, чего хотят. Им нужны сладости, мультики… Я вот хотел на дереве сидеть, бегать по крышам гаражей – мне нравилось именно это. Ребенок же не ломает голову над вопросами становления или получения сложной профессии, связанной со скрипочками или балеточками. Но родители об этом думают. И их решение я принял как данность, против которой не попрешь: они-то большие, а я совсем маленький. К тому же в моей семье протест был невозможен. В общем, меня отдали в интернат – и сначала было совсем не круто: нас тянули, рвали, что очень больно. Но потом я вдруг увлекся, и увлекся по-настоящему: начал вкалывать и даже кое-чего добился.
– Но вы же могли стать хореографом, почему все-таки кино?
– Во-первых, накапливаются травмы. Во-вторых, век балетного артиста недолог: в 28 он уже может получать пенсию. Поэтому после тридцати многие из профессии уходят. А у меня тоже были неприятные травмы. Но самое главное – и я это понимал – данных для того, чтобы стать принцем, у меня было мало…
– И тогда проснулась любовь к кино…
– Да она всегда была рядом. Хотя я никогда не думал, что займусь режиссурой: это было чем-то недостижимым. Правда, после Академии Хореографии я попробовал поступить на сценарный: всегда страдал графоманией, что-то постоянно записывал, заметки какие-то делал – вот и подал документы на шару. Но не срослось: слетел с последнего тура. Решил, что не судьба: пойду танцевать. И проработал пять лет танцовщиком…
– Не жалеете, что была хореография в вашей жизни?
– Нет, да чего жалеть-то?! Одна из причин, почему меня отдали в интернат, как раз в том, что время было довольно жесткое: мы жили в Подмосковье, и у многих, кого я знал, дела сложились не очень – кто-то сел, кто-то скололся… Не отдай меня родители в балет, никто не знает, чтобы сейчас со мной было.
– Кстати, о времени. Вы сняли картину о девяностых. А что для вас девяностые? Есть перекличка между ними и сегодняшним днем?
Мне кажется, что каждое время прекрасно по-своему. И ужасно тоже по-своему. И за десятилетия много чего поменялось. Но где-то далеко в провинции, возможно, еще остались классические девяностые…
– Сейчас как раз много разговоров о том, что девяностые возвращаются…
– Я эту версию абсолютно не поддерживаю (смеется). Сегодняшние проблемы или абсолютно другие, или они видоизменились, мутировали. Но о дне сегодняшнем говорить будет проще, когда мы от него чуть-чуть отойдем. Как бы то ни было, снимая «Быка», я вовсе не хотел сказать, что «раньше было все плохо, а теперь все хорошо». Фильм, на самом деле, о нас сегодняшних: о том времени, из которого мы вышли, о среде, в которой воспитывались, о наших родителях… А время – да, оно было сложным. У нас ведь что ни время, то смута.
– Борис, а почему сегодня мода на девяностые? Как вам кажется?
– Это как раз одна из причин, почему я взялся за тему. Сегодняшним тридцатилетним нужно оглянуться назад, обратиться к тому времени, в котором они росли и формировались. Мы как бы пытаемся вернуться к началу. Ведь наш фундамент, наш базис был заложен именно тогда. И теперь, став взрослыми, нам хочется рассмотреть то время повнимательней, хочется пережить его заново, понять его.
–А вы сами девяностые хорошо помните? Их музыку, моду?
– Если честно, не очень. Я помню обрывочно. Но пока работал над фильмом, пришлось вспомнить все! Получил даже какой-то терапевтический эффект. Всплыли большие пласты моего быта, детских ощущений, запахов, звуков…
– Все фильмы о девяностых, как правило, делятся на две категории: а) Веселое, безбашенное время, ощущение вольницы; б) Время беспредела, бандитских разборок. А что скажете о «Быке»?
– Когда я писал сценарий, то собирал разные мнения, спрашивал старшее поколение: «А что для вас 90-е»? Причем, я-то был уверен, что почти все скажут, что было жестко, что много людей полегло, время их перемололо и так далее. Но оказалось, что мнения два: кто-то говорил о том, что было тяжело, но очень здорово, ведь был дух свободы, которого сейчас не хватает. Я здорово удивился, но сделал все, чтобы это ощущение заложить в картину.
– А наше время какое? Более скучное, более жесткое?
– Наоборот: оно более инфантильное. В нем нет героя, он растворился… Чем жестче время, тем ярче страсти, тем отчаяннее и честнее поступки. Это законы драмы.
– Получается, сегодня такой герой, как Ваш Бык, появиться уже не может?
– Героя делают его обстоятельства. Антон Быков сейчас бы родился в других обстоятельствах – и был бы другим человеком. И героем бы он точно не стал. Нас же формирует собственное окружение: родители, улица, время… У моего персонажа нет отца – это важно. На его плечах всё семейство. И он ужасно не хочет, чтобы его брат и сестра превратились в такого, как он, чтобы они сталкивались с теми же проблемами, которые приходится разгребать ему. А сейчас бы он просто работал.
– То есть ваш Быков – этот яркий, гордый, неукротимый человек – сейчас бы просто сидел где-то в офисе?
– А чем ему еще заниматься? Не машины же воровать! Так это сейчас бесполезно: угонишь машину, тебя сразу найдут, везде же камеры. Или он бы хакером стал? Возможно, не знаю…. Просто одна из главных проблем Быкова в том, что ему нужно как-то тащить на себе семью, а денег нет, нет работы. Вот он и идет в бандиты. Куда ему еще деваться-то?!
– А его девушка какой сегодня была бы? Искала бы олигарха из местных и не облизывалась на заграницу?
– Я думаю, да. Хотя это, конечно, фантазии на тему – и сложно сказать, чтобы с ними случилось в 2010-х.
– Кстати, как вы думаете, то время может вернуться?
– Да нет, вряд ли. С чего ему возвращаться-то? Да и в каком смысле вернется? Полки станут пустыми? Не станут. Мы слишком сильно подсажены на крючок дикого капитализма, когда есть хлеб, есть зрелища – и ничего больше не надо. И никто от этого отказываться не собирается….
– Борис, а что вас больше всего притягивает в Быке?
– Его сила, конечно. Сила нечеловеческая, если угодно, бычья – её в нем через край, несмотря на внешнюю изломанность, субтильность. И качества лидера: обаяние, энергия, а также нечто неуловимое, что притягивает людей, что их объединяет. Ведь он как звезда, вокруг которой планеты вертятся. Поэтому очень важно было найти особенного актера: внешне неказистого, изломанного, обреченного, но с невероятным энергетическим комком внутри. Так что с Юрием Борисовым нам повезло.
